"Я не фотографируюсь с русскими фашистами": крик украинской теннисистки, который никто не захотел услышать
Украинская теннисистка Александра Олейникова отказалась от совместного фото с россиянкой, назвав ее представительницей фашистского режима. В ответ лишь ледяная тишина коллег, которая ранит больше, чем открытая враждебность.
Представьте себе картину: живописные улицы Кито, столицы Эквадора. Организаторы теннисного турнира устроили для игроков милую экскурсию. Солнце, улыбки, камеры... Идиллия, не правда ли? Но для украинской теннисистки Александры Олейниковой эта прогулка превратилась в очередное напоминание о том, что большой спорт предпочитает жить в своем уютном пузырьке, игнорируя большую войну. Ведь в "дружной" компании спортсменов была и представительница страны-агрессора.
Кульминация "культурной программы" – традиционное совместное фото на память. Все выстраиваются, готовят свои лучшие улыбки. Все, кроме Олейниковой. Когда ее позвали в кадр, она спокойно, но твердо отказалась. На удивленное "Почему?" прозвучал ответ, от которого в воздухе, казалось, должно было что-то треснуть.
"Я не фотографируюсь с русскими фашистами", – четко заявила украинка. И знаете, что было дальше? Абсолютно ничего. Ни одного вопроса. Ни одного слова поддержки. Никакой реакции. Толпа коллег-теннисистов просто сделала вид, что ничего не услышала. Фотоаппарат щелкнул, зафиксировав улыбки всех, кто решил, что удобная тишина важнее принципов.
Именно эта оглушительная тишина, по словам Александры, ранит больнее всего. "Вы бы фотографировались с человеком, который поддерживал Гитлера, делая вид, что все в порядке? – спрашивает она в своих соцсетях, обращаясь к коллегам. – Массовые убийства – это трагедия только тогда, когда они не касаются украинцев?" Это риторический вопрос, который повис в воздухе теннисного мира, где деньги и "спорт вне политики" часто оказываются громче голоса совести.
Олейникова, которая недавно ворвалась в топ-100 мирового рейтинга, продолжает свою борьбу. Она напоминает европейцам, что если бы не украинцы, война уже могла бы прийти в их дома. Но ее слова, ее боль, ее принципиальная позиция разбиваются о стену равнодушия. И нет ничего хуже, чем кричать о трагедии своего народа, пока все вокруг просто делают вид, что ты немой.